Среди всех существующих языков коренных малочисленных народов Севера в самом тревожном положении, пожалуй, находится энецкий язык. Сегодня энцами могут считать себя не более двухсот человек, преимущественно проживающих на Таймыре. Каковы шансы спасти его от полного забвения, мы спросили у носителя энецкого языка, методиста и переводчика Дарьи Спиридоновны Болиной.

– Дарья Спиридоновна, Вы считаете себя уникальным человеком? Ведь далеко не каждому суждено расти в такой многоязычной среде. И каково это вообще, с самого детства общаться сразу на трех языках?

– Уникумом я себя, конечно, не считаю. На Таймыре исстари проживали пять коренных этносов – энцы, нганасаны, долганы, эвенки и ненцы. Поэтому смешанные браки (как у моих родителей) там не редкость. Моя мама была ненкой, а папа энцем. Плюс в поселке Потапово, где мы преимущественно жили, все, конечно, говорили и по-русски. Поэтому в нашей семье запросто можно было начать говорить на русском, потом перейти на ненецкий с мамой и тут же ответить по-энецки папе.

– И все же, был ли какой-то из этих языков предпочтительным или любимым?

– Во мне всегда эти языки очень гармонично уживались. Я могу думать, размышлять, рассуждать на каждом из них. И они мне все очень дороги. Родные языки люблю, потому что на них говорили родители, оставив мне это богатство. А русский привел меня в прекрасную страну знаний. Я с самого детства очень любила книги. Например, «Обломова» прочитала уже в 4-м классе.

– И что же Вас к этому подтолкнуло?

– Не что, а кто (улыбается). Когда родители работали в тундре, мы с сестрами жили в интернате. И вот там старшая сестра говорила мне, что нужно заправлять за собой кровать, «а то будешь ленивой, как Обломов». Любопытство привело меня в школьную библиотеку. Конечно, осилив Гончарова, тогда я ничего не поняла, но тяга к знаниям и литературе привели после школы в Ленинградский государственный педагогический институт имени Герцена. Там, на отделении Народов Севера, я закончила факультет русского языка и литературы.

– А как же родные языки?

– С ними все в порядке. Я получила диплом «Учителя русского языка и литературы, ненецкого языка и литературы народов Севера средней школы».

– Но энецкого в этом перечислении не значится…

– Наряду с работой учителя, как-то само собой получилось, что стала заниматься сбором материалов по энецкому языку. Во-первых, мне это очень нравилось, а, во-вторых, за него всегда болела душа. Понимала, что он быстро уходит и с этим нужно что-то делать.

– Если говорить откровенно и даже жестко… Мы можем назвать энецкий вымирающим языком?

– По градации ЮНЕСКО, он относится к языкам, находящимся на критической ступени исчезновения, предпоследней перед абсолютным угасанием. К великому сожалению, язык действительно потихоньку растворяется, и эта ситуация будет продолжаться.

– Не буду спрашивать, как так получилось. Лучше поинтересуюсь, сколько сейчас реальных носителей языка?

– На Таймыре, в моем родном поселке Потапово на берегу Енисея проживает одна из самых крупных групп, так называемых, лесных энцев. Их около восьмидесяти. Небольшое количество живет в Дудинке, еще немного представителей северного говора энецкого проживает в поселках Воронцово и Тухард (там же, на Таймыре). Думаю, что в общей сложности не более двухсот человек.

– В складывающейся ситуации что-то можно сделать для спасения как самого этноса, так и его языка?

– Если говорить о спасении, то совершенно очевидно, что для этого нужны государственная поддержка, направленная работа местных органов власти и осознанная инициатива собственно представителей энецкого народа, его молодежи. Я же со своей стороны делаю все, чтобы если не сохранить, то хотя бы продлить жизнь языка. Во всяком случае, некоторое количество книг – от разговорников, словарей и единственного энецкого букваря, до более серьезных текстов – мною написаны и изданы.

– Смею предположить, что Вы начинали свою работу не с чистого листа. Наверняка были предшественники, и есть такие же продолжатели, как Вы?

– Ну конечно. Одним из первых исследователей языка и быта народов Севера является финский этнограф и путешественник Матиас Кастрен, который во второй половине XIX века совершил две экспедиции в Сибирь. В ХХ веке огромный вклад в исследование самодийских языков внесли известные ученые из Ленинграда и Москвы Георгий Николаевич Прокофьев, Наталья Митрофановна Терещенко, Мария Яковлевна Бармич, Ариадна Ивановна Кузнецова. Что касается непосредственно энецкого языка, то в настоящее время над ним успешно работает группа ученых института языкознания РАН под руководством к.ф.н., заместителя директора этого института Андрея Болеславовича Шлуинского.

– А с какими сложностями приходится сталкиваться при подготовке и издании текстов?

– Сложности лежат в нескольких плоскостях. И если лингвистические споры с коллегами по поводу правописания или произношения отдельных слов можно привести к какому-то знаменателю, то вопрос финансирования всегда стоит очень остро. Это хорошо, что есть такие организации, как Проектный офис развития Арктики, который поддержал выпуск того же энецкого букваря или сборника песен военных лет на языках народов Севера ко Дню Победы. В этот сборник включены три моих перевода. Причем они мне дались удивительно легко. Я их сделала буквально за какие-то 3-4 часа.

– Полагаю, так бывает далеко не всегда?

– Ну, конечно. Например, на то, чтобы перевести на энецкий отрывок из Библии, мне понадобился целый год. Параллельно со мной делала такой перевод, но на ненецкий язык, профессор герценовского университета Мария Яковлевна Бармич. Мы были очень увлечены этой работой, так как порой перед нами вставали сложнейшие вопросы. Вот, попробуйте, например, найти аналогию к слову осел?! В конечном итоге сошлись на том, что это «маленькая лошадка» (улыбается).

– Известно, что вы работаете не только за письменным столом. Что из себя представлял эксперимент по созданию языкового гнезда в родном Потапово? И что это вообще за методика?

– Сама методика была апробирована в 80-х годах прошлого столетия в Новой Зеландии для спасения самобытности племен майори. Затем ее успешно повторили на Гавайях, а нам ее предложили использовать финские коллеги, которые очень удачно опробовали ее при возрождении инари-саамского языка. И вот этот совместный российско-финский проект по созданию языковых гнезд на Таймыре мы запустили в 2011-2012 годах. Суть языкового гнезда заключается в том, чтобы ребенок, даже совсем не владеющий родным языком, в течение всего дня проживал в его пространстве. То есть понимает он, не понимает – но обращаются к нему только на родном языке, как это бывает в семье.

– И каких успехов удалось добиться в Потапово?

– Достаточно неплохих. Во всяком случае, финские кураторы были в восторге от результатов. Наши дети за несколько месяцев овладели распространённым минимумом лексики, научились строить простейшие речевые конструкции. Словом, в работе с детьми я больших проблем не вижу. Они же все впитывают, как губка.

– Чего не скажешь о взрослых?

– Да, среди них пришлось вести немалую разъяснительную работу. Убеждая, я говорила: «Вы кто, русские? Нет. Вы эвенки? Нет, вы не эвенки. Так кто вы? А ведь человек не может быть никем!». И, к счастью, какие-то плоды мои беседы дали. Земляки стали надевать национальную одежду (хоть уже и стилизованную), отмечать национальные праздники, делать различные постановки, петь и читать стихи на родном языке. Жаль, конечно, что в разряд используемого в быту язык пока так и не перешел.

– Сейчас Вы постоянно проживаете в Санкт-Петербурге. Значит ли это, что эксперимент прекращен?

– Там, в Потапово, осталась моя младшая сестра Екатерина. Она продолжает вести кружки на родном языке. Использует для этого пособия и книги, прежде всего подготовленные мною – «Лучик солнца», «Живая тундра», разговорник, словарь и тот же букварь. Но будем честны – одной внеклассной работы для сохранения любого языка коренных малочисленных народов Севера катастрофически мало. Чтобы он жил и развивался,его необходимо вводить как обязательный в школьную программу.

– Если бы Вы могли составлять эту школьную программу, то сколько раз в неделю отдали бы родному языку?

– Это должны быть ежедневные занятия. И я сейчас говорю это не на эмоциях, а как дипломированный педагог, имеющий немалый практический опыт.