Introduction

Энцы – самый малочисленный коренной народ Севера из проживающих на полуострове Таймыр. По результатам Всероссийской переписи населения 2010 года их численность составляла 227 человек (Всероссийская перепись населения: официальный сайт).

Основные особенности энецкой этнокультурной группы состоят в тесном взаимодействии с представителями других коренных народов Севера и Сибири, прежде всего, с ненцами и нганасанами, а также в отсутствии письменности. Это приводит к тому, что долгое время энцев относили то к ненцам, то к нганасанам, иногда вовсе исключая их из перечня коренных народов Севера (так, в переписях 1959, 1971 и 1979 годов этого народа нет) (Болина, 2010). Только с 60-х годов XX века энецкий язык удалось выделить как самостоятельный (Болина, 2014), хотя название «энцы» было предложено советским ученым-лингвистом Г. Н. Прокофьевым еще в 30-е годы XX века (Болина, 2014, с. 2). На протяжении XIX – XX веков исследователи отмечали смешение традиций энецкой, ненецкой, нганасанской культур и размывание границ данной этнокультурной группы. Кроме того, большое влияние с образованием Советского Союза стал оказывать русский этнос и происходящие в период советской власти миграционные процессы.

В разное время, начиная с 40-х годов XIX века, энецкий этнос (их культуру и язык) изучали финские исследователи М. А. Кастрен, Т. Лехтисало, К. Доннер, российские ученые Г. Н. Прокофьев, Н. М. Терещенко, Я. А. Глухий, В. А. Сусеков, И. П. Сорокина, К. И. Лабанаускас, Б. О. Долгих, В. И. Васильев и др. Результаты полевых экспедиций конца XX века уже фиксировали плачевное состояние энецкого народа: уменьшение численности населения, активные ассимиляционные процессы (увеличение смешанных браков), уменьшение количества владеющих родным языком, исчезновение из обихода предметов с этническими отличиями (национальная одежда, охотничьи атрибуты и пр.), уменьшение количества людей, занятых традиционными видами хозяйствования и др.

Современное состояние данной этнокультурной группы (в начале XXI века) описывают исследования ученых Красноярского края – В. П. Кривоногов и сотрудники Красноярской лаборатории археологии и палеонтологии СО РАН совместно с Красноярским педагогическим университетом имени В. П. Астафьева; Н. П. Копцева и сотрудники кафедры культурологии Сибирского федерального университета; З. Н. Болина – представитель энецкого народа, О. Н. Хакимулина, О. Э. Добжанская и др.; а также уральского этнолога Ю. Н. Квашнина, московских ученых А. Б. Шлуинского и О. В. Ханиной (Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова), финского исследователя Л.Лейсио (Университет города Тампери), эстонского ученого Ф.Сигла и др.

Methods

Данное исследование опирается на результаты экспедиций красноярских, уральских и таймырских ученых, совершенных в начале XXI века (до 2018 года включительно).

Наиболее обширные и подробные данные об актуальном состоянии энцев представляют монографии и многочисленные статьи красноярских ученых под руководством В. П. Кривоногова, отражающие результаты полевых исследований двух периодов с интервалом в 10 лет: 1992‑1994 гг. и 2002‑2004 гг. Работа проводилась на Таймыре и охватывала 100 % нганасан и энцев и 25 % долган (Кривоногов, 2008, с. 23). В статье также проанализированы данные последней экспедиции ученых Сибирского федерального университета на Таймыр (пос. Потапово), прошедшей 23‑28 августа 2018 года, в которой основными способами сбора данных стали интервью, в т. ч. глубинное, и метод визуальной антропологии.

Территория проживания и материальная культура энцев

Территорией проживания энцев в начале XXI века по-прежнему остается полуостров Таймыр (по берегам р. Енисей): поселки Потапово, Воронцово, Тухард (по данным на 2009 год самое многочисленное энецкое поселение – 101 человек), Караул, Носок и город Дудинка (Квашнин, 2010a, с. 325). Однако, если в XX веке, поселки Потапово и Воронцово считались преимущественно энецкими, то современные исследователи ни в одном из данных населенных пунктов не фиксируют энцев как доминирующий этнос.

Согласно историческим данным, на правобережье Енисея из территорий при реках Таз и Турухан энцы были вытеснены со второй половины XVII-XVIII вв., решающую роль в этом процессе сыграли граничащие с ними коренные народы – ненцы на западе, селькупы, кеты и эвенки на юге. Последнее столкновение энцев и ненцев на острове Туручедо, датируется 1849‑1850 гг. (Васильев, 1979, с. 3‑17). Так сложилась существующая сегодня граница территории этих народов, проходящая по Енисею: правая сторона Енисея стала считаться энецкой, а левая – ненецкой. Исследователи фиксируют, что часть энцев ассимилировалась с соседними этносами (Васильев, 1994; Васильев, 1963b), тем не менее, этногруппа сохранилась, и по сей день, по некоторым данным, подразделяется на «тундровых» и «лесных» энцев. Эти группы территориально разобщены: тундровые энцы проживают на самом севере сельского поселения Караул (энцы с самоназванием «сомату»), а лесные – в поселках Потапово, Усть-Авам, Воронцово, подведомственных администрации г. Дудинка (энцы с самоназванием «пэ-бай») (Квашнин, 2010a, с. 325). В то же время постоянным соседом энцев является ненецкий народ, общая территория оказывала серьезное влияние, в том числе на самоидентификацию представителей этих народов. Как отмечает В. И. Васильев, в 1960-х годах наблюдается переход ненцев на энецкий язык (Васильев, 1963b), тогда основная масса енисейских ненцев и энцев проживала в Таймырском автономном округе (территории Носковского, Мунгуйского, Малохетского и Воронцовского сельсоветов Усть-Енисейского района). Исследователь народов Таймыра Ю. Н. Квашнин фиксирует необходимость проведения этнографических исследований, связанных с фамильно-родовым составом коренного населения низовье Енисея, поскольку в последние несколько десятилетий они не проводились (Квашнин, 2004a). Территория проживания энцев – это преимущественно тундра. В. П. Кривоногов приходит к выводу о том, что ранее считавшиеся национальными поселками энцев Потапово и Воронцово в XXI веке уже таковыми считаться не могут, так как в процентном соотношении с представителями других народов, проживающих в этих же поселках, энцы находятся в меньшинстве. Так, в 2002 году доля энцев в пос. Потапово от общего числа жителей составляла 23,8 %, в пос. Воронцово – 12,4 % (Кривоногов, 2007, с. 326‑327).

Интересные результаты получил В. П. Кривоногов по численности энцев в 2002 году. Они не совпали с результатами Всероссийской переписи населения 2002 года, которая показала 197 чел. энцев без учета Норильска, тогда как исследователи обнаружили 239 чел. энцев без учета Норильска (Кривоногов, 2004, с. 167). Это свидетельствует о необходимости более пристального внимания к проблеме численности коренных малочисленных народов, и в особенности энцев.

В настоящее время энецкий народ указывается исследователями в качестве самого малочисленного из коренных этносов Таймыра. К этому привела, в частности, ассимиляция, фиксируемая учеными как переход энцев в более крупные группы нганасан и ненцев.

Тесный контакт энцев с соседними этносами серьезно сказался и на традиционной материальной культуре этноса. Зачастую исследователи сопоставляют устройство повседневности активно контактирующих энцев, ненцев и нганасан. Так, В. К. Биче-оол приводит следующую таблицу сравнительной характеристики материальной культуры самодийских народов Таймыра (Биче-оол, 2013). При этом актуальное состояние материальной культуры очень далеко от фиксируемой традиции. Ю. Н. Квашнин отмечает, что на сегодняшний день энцами полностью утрачена традиция национальной одежды: «тундровые – одеваются в ненецкие малицы, поселковые – в обычную покупную одежду» (Квашнин, 2010a, с. 324). Ранее традиционная одежда энцев, по словам исследователей, была предельно схожа с одеждой нганасан: шилась из оленьих шкур, верхняя – мехом наружу, отличаясь при этом от нганасанской лишь элементами орнамента. Из немногих описаний комплекса энецкого костюма исследователи собирают следующие данные. Мужской костюм в качестве верхней одежды включал в себя парку с капюшоном мехом наружу, под нее надевали нижнюю одежду (эн. «йодду») с пришитыми рукавицами (эн. «обе»), в зимних кочевках сверху надевался сокуй. Нижней поясной одеждой были натазники: внутренние (эн. тарухо) и наружные (эн. ниды). Обувь: меховые чулки-тяжи и меховые сапоги-бакари поверх них. Женская верхняя одежда была распашной, при этом совпадала по материалу, форме и покрою с мужской, как и обувь, отличаясь только длиной (была короче), также имелся нательный комбинезон из ровдуги (эн. тунд. «таро», эн. лесн. «пии»). Известен также тип женской шапки (эн. «сой») в виде капора (обшивались по краям опушкой из черного собачьего меха) (Васильев, 1963b; Народы Западной Сибири, 2005). Такая традиционная одежда охотника на дикого оленя стала со второй половины XIX века вытесняться по причине перехода энцев на оленеводчество вслед за ненцами (Квашнин, 2010a), а также в связи с ростом числа смешанных браков ненцев и энцев в ХХ веке (поскольку жены-ненки не имели опыта изготовления энецкой одежды (Васильев, 1964, с. 6)). По данным этнографа Б. О. Долгих, уже во второй половине 1920-х годов лесные энцы носили исключительно ненецкую одежду, а к концу 1940-х доля энецкой одежды и у тундровых энцев сократилась до 20 % (Долгих, 1970, с. 136). В начале 1960-х годов вь низовьях Енисея национальную одежду носили всего несколько представителей энецкого этноса (Васильев, 1960, с. 157‑158; Васильев, Туголуков, 1960, с. 130), а последний образец женской одежды зарегистрирован учеными в пос. Воронцово в 1970-х годах (одежду владелица берегла для похоронного обряда) (Кривоногов, 1998, с. 192). Согласно наблюдениям современной повседневности этого северного народа, и тундровые, и лесные энцы, кочующие со стадом, «носят малицы, маличные сорочки, бакари и тяжи ненецкого покроя» (Квашнин, 2010a, с. 326), а жители поселков и городов – фабричную, что связано с модернизацией их образа жизни. Ю. Н. Квашнин отмечает, что на сегодня многие элементы традиционной культуры утрачены энцами, как исконный национальный костюм, и вполне реален прогноз полного растворения энецкого этноса среди соседних народов (Квашнин, 2010a, с. 326).

По наблюдениям исследователей наименьшие изменения произошли в традиционном рационе народов Таймыра: «юкола, свежие рыба и мясо оленя входят в рацион не только современных самодийцев, но и русско-язычного населения» (Биче-оол, 2013, с. 174). Традиционный транспорт – собачьи и оленьи упряжки, постепенно вытесняются современным скоростным транспортом с высокой проходимостью – снегоходами, в повседневности называемыми «буранами». При этом даже в поселках и городах для перевозки груза часто используются традиционные нарты, прицепленные к снегоходу.

Традиционный чум также практически вытеснен из обихода наибольшей части энцев и уже не играет роли круглогодичного жилья. Подавляющее большинство энецких семей проживают в поселках, в квартирах в деревянных домах, и в них практически ничего не напоминает о национальной традиции. При этом энцы-оленеводы в качестве зимнего жилища часто используют балок (кибитка на полозьях, которую у русских купцов XIX века первыми заимствовали долганы, затем нганасаны, а вслед за ними – ненцы и энцы). Современный балок – это остов из деревянных планок, поставленный на полозья, покрытый одним слоем нюков из толстых зимних оленьих шкур мехом наружу (летом их снимают), который транспортируется упряжкой из 5‑7 оленей (Васильев, 1994, с. 430). Дверь принято делать с левой стороны по ходу движения. Печь-буржуйку располагают в балке в левом углу и место у печки и столика для еды сегодня принято обтягивать клеенкой. Дверь делается с левой стороны по ходу движения (Квашнин, 2009, с. 104).

Традиционные виды хозяйствования энцев охватывают далеко не все сельское население. Исследователи также отмечают серьезный отток коренного населения из поселков в город – молодежь, в том числе энецкая, стремится получить профессию и комфортные условия, при этом чаще всего не собираясь осваивать и развивать традиционные виды хозяйствования (Биче-оол, 2013, с. 174; Донской, 2005; Донской, 2006). Основным хозяйственным занятием населения центрального Таймыра остается промысел дикого северного оленя, а также пушнины, хотя в конце ХХ века исследователями отмечалось снижение объемов добычи, в том числе в связи с введением промышленных объектов (Васильев, 1960, с. 427‑428). Также одним из промыслов остается рыболовство, которым на Енисее занимаются совхозные рыболовецкие бригады (вылов омуля, ряпушки, чира, рыб сиговых пород) – зимой подледным ловом, летом сетями. По данным на 2014 год из интервью Д. Болиной, специалиста по энецкому языку, некоторая часть энецкого населения поселка Потапово была занята традиционными видами хозяйственной деятельности – рыболовством и оленеводством, при этом в оленеводстве были заняты всего 5 человек (трое от 20 до 35 лет, двое – от 40 до 45 лет) («Языковое гнездо» на Таймыре).

Командировка исследовательской группы из Сибирского федерального университета в пос. Потапово, где компактно проживают представители энецкой этногруппы, состоялась с 23 по 28 августа 2018 года. В этом поселке проживает большая часть всех энцев – более ста человек, при этом данный населенный пункт многонационален: здесь живут потомки ссыльных немцев, белорусов, много русского населения, а также проживают представители других коренных народов Красноярского края – ненцы, долгане, эвенки.

Поселок Потапово в первую очередь сильно отличен от другого сельского населенного пункта тем, что в нем отсутствует земледелие. Именно поэтому здесь нет обширных придомовых территорий и даже заборов между домами. Дома расположены близко друг к другу и отделены чаще придомовыми постройками (сараи, гаражи) или стоящей рядом техникой – автомобилями (чаще «Нива»), снегоходами (местные называют все их «буранами»). Можно отметить, что для большинства энцев основной деятельностью здесь остаются традиционные виды – охота, собирательство дикоросов, рыбалка. Правда, местные жители жалуются, что за выловом строго следят и их серьезно штрафуют, даже с помощью квадрокоптеров наблюдают за «рыбточками». При этом сельчане сравнивают эту ситуацию с делами пятидесятилетней давности, когда, говорят, на берегу у лодочных гаражей, каждый день разворачивалась торговля рыбой. Теперь в поселке рыбу не купить (в целом со снабжением продуктами питания в Потапово непросто, поскольку имеется только один магазин, и тот открывается в среднем на полчаса в день, и жители часто ездят закупаться в Дудинку на собственных моторках; хлебом жители обеспечены – в поселке своя пекарня, которая, правда, не работает в выходные, и потому в пятницу весь поселок запасается хлебом на два дня). Конечно, признаются потаповцы, рыбачить приходится –иначе не прожить. Это заметно в поселке: часто на крылечках домов на натянутых веревках не только сушится чистое белье, но и вялится рыба. Правда, чаще встречается рыба неразделанная и мелкая (называют ее селедка, туруханка), вялится целиком. А традиционная юкола – разделанная на филе и надрезанная полосочками, встречается редко. Тем не менее, в формате мастер-классов праздники, связанные с коренными народами Таймыра (День рыбака, День оленевода, День коренных народов Севера, День родного языка и т.д., которые совместно организуют сельский клуб, библиотека и школа), мастерство приготовления юколы передается. Как рассказывала и показывала на фото заведующая поселковой библиотекой Ольга Ильинична Ашляпкина, она ведет такие мастер-классы ежегодно, и традиция приготовления юколы в поселке не забыта.

Раньше, по словам потаповцев, традиционные виды хозяйствования были больше поддержаны и потому развивались, теперь от них мало что осталось. Так, есть только одна оленеводческая бригада, и в ней очень небольшое поголовье (600‑700 оленей) и немного сотрудников – четверо мужчин, дети и жены большинства из которых живут в поселке. Также ведет свою деятельность семейно-родовая община коренных малочисленных народов Севера (СРО КМНС) «Тэй кари та» («Таймень»), на рыбачьей точке которой нам удалось побывать в период экспедиции в Потапово. На стоянке находятся три балка, в которых живут три семьи энцев (Силкины и Лырмины), они занимаются добычей зверя и рыбы, а также сбором дикоросов (в основном, ягоды). Быт этих людей ближе всего к традиционному для энцев: устройство интерьера балка тоже традиционно, несмотря на имеющиеся приметы цивилизации. Есть, например, дизель-генератор и работающая от него рация для связи с оленеводческой бригадой, а также из поселка и из Дудинки Виталий Силкин, 28-летний сын одной из супружеских пар Силкиных (Анатолия Максимовича и Алевтины Спиридоновны), привозит продукты питания – муку, яйца, молоко, овощи. При этом хлеб семьи пекут в сковороде на печке-буржуйке, получается он очень вкусным, похожим на сырники, готовят также на буржуйке, чай греют на костре, воду для питья берут из соседнего водоема и потому обязательно кипятят, подметают в балке, по энецкой традиции, чуть подрезанным птичьим крылом, нары с постелью располагают традиционно – справа от входа, накрывают тюлевым навесом, вечерами мастерят и читают при керосиновой лампе. По сей день эти семьи активно используют традиционные предметы обихода. Так, нарты имеет каждый в семье, различают по виду мужскую и женскую нарту. Летом ставят и остроконечные энецкие чумы из семи жердей, покрытый берестяными нюками, но к похолоданию в августе переходят в балки, а этим летом было так холодно и сыро, что чумы даже не стали ставить. Есть у рыбаков и лодки-обласки, хотя ими пользуются, как признаются, не часто (пригождаются только когда рыбачат на небольших реках, и такую лодку можно легко перенести из русла в русло или перейти с ней мелкое место). В охоте и не только используют маут. Есть надежда на то, что эти традиционные способы хозяйствования энцев продолжат существовать: Слава Силкин, которому сейчас 13 лет (сын А.М. и А. С. Силкиных), учится в Потапово и потому в учебный год живет в поселке, но все лето проводит с родителями, помогая во всем, и говорит, что хотел бы вести жизнь тундровика. Он также участвует в гонках на оленьей упряжке, уже умеет обращаться с маутом (еще три года назад его семья жила в оленеводческой бригаде), охотится и рыбачит, управляет лодкой и истории, которыми он делится охотнее всего и очень эмоционально, все связаны с жизнью в тундре. Поселковая жизнь, несмотря на большую компанию сверстников там (на стоянке у него только один ровесник – 14-летний Василий Лырмин) и наличие Интернета (в поселке есть как собственные соединения, так и вай-фай общего доступа – на территории школы и пришкольной игровой площадки), ему не близка и не интересна, и Слава хотел бы продолжить жить, как его родители.

При этом стоит отметить, что другие этнокультурные отличительные черты энцев практически утрачены и имеют, скорее, назначение реконструктивное. Так, посетив Таймырский краеведческий музей в Дудинке, исследовательская группа столкнулась с тем, что сотрудники музея говорят, что с трудом способны выделить из фонда памятников традиционного декоративно-прикладного искусства исконно энецкие вещи, поскольку их близость ненецкой традиции затрудняет подобную атрибуцию. Тем не менее, в поселке есть известная мастерица Екатерина Спиридоновна Глибченко (в девичестве Болина), авторству которой принадлежит множество наглядных пособий по коренным народам в детском саду и школе Потапово. Она активно занимается воспроизводством национального энецкого костюма: пригласив нас к себе домой, она показала порядка 15 сшитых ею парок, оформленных традиционным орнаментом, в том числе парки ее внучек, а также унты и стилизованные под национальные сувенирные предметы (вышивка бисером). Е. С. Глибченко также отмечает родство энецкой и ненецкой традиции в костюме и его оформлении, но четко разделяет своеобразные энецкие и ненецкие названия орнаментов, деталей и элементов костюма, а также некоторые нюансы отличия. Свое мастерство передает подрастающему поколению – она ведет пришкольный кружок «Бисеринка», который посещают не только энецкие дети, но на занятиях которого они стараются даже общаться по-энецки. Шить парку Екатерина Спиридоновна научилась у своей мамы, детство ее прошло в тундре, и, несмотря на учебу в интернате в Потапово, традиции она освоила еще тогда, приезжая к родителям на каникулы. В то же время мастерица признается, что многое ей пришлось вспоминать уже с помощью современных изданий, которые сейчас – ее настольные книги (Орнаменты народов Таймыра: долганы, нганасаны, ненцы. – Норильск, 1994. – 32 с., Каталог коллекций: Традиционная одежда коренных народов Таймыра/ сост. Л. А. Симанкова; Таймырский окружной краеведческий музей. – Дудинка, 2006. – Вып. 1. – 67 с.). И на занятиях с детьми приходится искать новые формы, которые были бы интересны современным школьникам, поэтому не всегда они занимаются традиционным творчеством, а преобразуют его. При этом особо интересно то, что живо знание энцев о традиционных игрушках: старшее поколение помнит это как игрушки своего детства и бережно хранит, передает это знание современным детям. Екатерина Спиридоновна показала нам, что такое кукла из утиного носика (верхняя часть клюва на шкурке головы), а также как из него сделать игрушечного оленя, продев в отверстия от глаз шейную утиную косточку. Есть среди ее предметов и люлька с косточкой в ней (из таких косточек тоже делали кукол). Заведующая библиотекой Ольга Ильинична Ашляпкина также показала целое собрание совместных с детьми поделок (ведет кружок «Радуга» при библиотеке), традиционных для энцев и ненцев: куклы из утиного носика в ее коллекции даже одеты в летний и зимний костюм (среди них есть и кукла в мужском костюме), куклы из косточки копыта оленя тоже одеты в расшитые бисером одежды. Все они обитают на импровизированном стойбище: на подставке О. И. Ашляпкиной собран чум (на занятиях она показывает детям, как он традиционно возводится), а детьми оформлена тундра, куклы, а также расставлены слепленные из пластилина трогательные миниатюры снегоходов и лодок. Многие из энцев упоминают о традиции иметь в семье изображение «домашнего духа», которое никому не показывалось, но к которому относились с особым почтением посвященные взрослые. Говорят, что образы кукол близки таким божествам, тем не менее, эта традиция практически утрачена, хотя еще в 1960-х–70-х годах, в детстве и юности сегодняшнего старшего поколения, она была жива. В интервью Зоя Николаевна Болина, специалист по энецкой культуре Таймырского Дома народного творчества, участник экспедиции, сопровождавшая исследовательскую группу в Потапово, рассказала историю, как однажды в детстве она увидела сияющий предмет, поразивший ее (потом она узнала, что это гжелевская супница), в которой стояла икона и деревянная, кажется, куколка, т.е. святыни семьи. Эти предметы хранились в нарте ее бабушки, и детям настрого было запрещено к этой нарте приближаться, а на свет эти предметы показывались только весной, когда раскрывались и проветривались все вещи, зимой закрытые нюками, так ей и удалось увидеть эти скрытые от глаз семьи священные предметы. Также в некоторых интервью жители Потапово делились воспоминаниями о своих встречах с шаманами (Леонид Дмитриевич Болин рассказывал, как присутствовал на камлании, когда был еще младшим подростком, и тогда шаман помог найти отбившихся от стада оленей), но с тех пор об энецких шаманах, как признаются люди, ничего не было слышно (лет 15 назад был в поселке эвенкийский шаман), и об особых предметах энецкого шаманизма тоже практически ничего не припомнят («бубен да колотушка – больше особо не помню»).

Можно сказать, что традиционная материальная культура энцев в Потапово сохраняется частично, и в основном ее сохранность связана с продолжением традиционных практик хозяйствования (как на рыбацкой стоянке) и с деятельностью активных представителей этноса, старающихся помочь современным детям передать знания и навыки национальных ремесел (кружковая деятельность), понимая при этом, что национальный костюм сегодня востребован, скорее, как символический образ народа в ситуациях позиционирования его в соседстве с другими народами – во время межнациональных праздников и т.д.

Язык и самосознание энцев

В настоящее время ученые большое внимание уделяют самоидентификации представителей коренных малочисленных народов, как ведущему фактору формирования границ этноса, а также языку как одному из основных средств формирования и поддержания исконной идентичности. Динамика численности этноса во многом зависит не только от физического изменения населения, но и от самоопределения каждого из представителей народа. В этой связи большое значение имеют ассимиляционные процессы (Соколова, 2005, с. 77), особенно если речь идет о коренных народах, склонных к слиянию с доминирующей нацией. Тем не менее, в ситуации с энцами наблюдается достаточно стабильное сохранение числа представителей народа: так, по данным переписей, число энцев в 1926 году составляло 250 человек, в 1979 – 300, в 1989 – 198, в 2002 – 237 человек, в 2010 – 227, 221 из них – в Красноярском крае (Всероссийская перепись населения). В 2002 году энцы оказались среди тех немногих народов, численность которых возросла на 20-30 %, по оценкам специалистов. Подъем численности исследователи также связывают и с государственной политикой в отношении коренных народов, в том числе с введением некоторых преференций их представителям, что оказывает влияние на восстановление исконной идентичности среди коренного населения. В особенности такая тенденция свойственна не городскому, а сельскому населению, а процессы урбанизации не особенно повлияли на ситуацию энецкого народа в последние 30 лет. Подавляющая часть энцев, как и раньше, являются сельским, а не городским населением, и их доля среди городского населения в период с 1989 по 2002 даже сократилась: с 38,8 % до 21,5 %. По данным переписи 2010 года, в селе проживают 170 энцев (в Красноярском крае – 168), а в городе – примерно четверть от всей численности, 57 человек (в Красноярском крае – 53) (Всероссийская перепись населения).

В то же время ученые фиксируют значительное усиление метисизации среди энцев: этот этнос характеризуется очень высоким процентом смешанных браков – уже в 1992 году 100 % детей энцев были смешанного происхождения (Квашнин, 2009, с. 104). В. П. Кривоногов утверждает, что в перспективе естественной смены поколений чистокровных энцев на Таймыре не останется довольно скоро (Кривоногов, 2004). По данным В. П. Кривоногова у энцев самый высокий процент смешанных браков среди других коренных народов Средней Сибири (Кривоногов, 2004, с. 169). Исследователи предполагают, что это связано с историей формирования этноса (в тесном контакте с соседями из-за своей малочисленности) и с его ментальными особенностями (открытый тип этносознания).

При этом одним из мощных средств удержания исконной этноидентичности выступает родной язык, и ситуация с энецким языком также неутешительна. Энецкий язык на сегодняшний день – один из тех, что находятся в критической ситуации и требуют поддержки для возобновления жизни в речи. Об этом свидетельствуют и статистические данные. Если в переписи советского времени почти половина энцев называет родным языком энецкий (родной свой – 44,0, родной русский – 35,9, родной другой – 14,8). По словам исследователей, данные 2002 года по родным языкам собраны не корректно, а потому можно сравнить лишь с ситуацией 2010 года: из 220 указавших владение языком энцев 219 отметили русский язык, родным энецким владеют только 36 человек, при этом некоторые говорят на языках соседних народов: ненецкий – 46 человек, долганский и якутский – по 2 человека, эвенкийский – 1 человек. При этом энецкий родным языком назвала почти половина всех энцев: 102 человека назвали родным энецкий, 111 – русский, 10 – ненецкий, 1 – эвенский, 3 человека назвали языки, не перечисленные в итогах переписи (Всероссийская перепись населения).

В поселке Потапово с населением численностью чуть более 300 человек, по данным на 2014 год, проживали 219 представителей коренной национальности, 69 из них – энцы. Именно здесь в связи с необходимостью сохранения энецкого языка управлением образования администрации Таймырского Долгано-ненецкого муниципального района Красноярского края инициирован и реализуется проект «языкового гнезда», предполагающий передачу языка от его носителей детям, в семьях которых уже не говорят на родном языке. «Языковое гнездо» «Каяку» (энецк. «солнышко»), позволяющее дошкольникам осваивать энецкий язык, в пос. Потапово создано в сентябре 2011 года (Онищенко, 2015, с. 47). На 2014 год в Потапово в совершенстве энецким языком владели лишь несколько человек, самому старшему из которых на тот момент было около 70 лет. Владеющих языком в некоторой степени отмечалось 15 человек в возрасте от 35 лет и старше, но в повседневности, тем не менее, энецкий язык использовался эпизодически только людьми старшего поколения («Языковое гнездо» на Таймыре).

Реализация проекта «языкового гнезда» стартовала 10 января 2012 года, на 2014 год в группе «Каяку» обучались 8 детей от 3 до 6 лет, с которыми работали два воспитателя, владеющих энецким языком, Светлана Рослякова и Тамара Мальцева. Методически работа в группе поддержана всеми имеющимися материалами по энецкому языку, которые возможно использовать в работе с детьми, в том числе аудиозаписи энецких текстов. По словам Д. Болиной, усилиями родителей и тьюторов для детей изготовлена стилизованная национальная одежда, национальные игрушки, интерактивная зона в энецком стиле. Интересно, что, как отмечает Д. Болина, дети из смежной группы, не являющиеся энцами, тоже заявляли о своем желании заниматься энецким языком, и воспитатели стали практиковать дополнительные занятия по обучению энецкому языку с детьми из неэнецких семей. В то же время в поселке Потапово энецкий язык продолжают изучать и в школе: он преподается в начальной школе и старших классах. Учитель энецкого языка Е. Н. Столыпина отмечала, что пособий для преподавания языка (на 2014 год) очень мало: «В наличии имеется русско-энецкий словарь, автором которого является Д. С. Болина, есть Энецкий картинный словарь, автор З. Н. Болина, и есть энецкие тексты авторов Сорокиной и Болиной. «Церковь Завета» г. Норильск подарила нам Евангелие от Луки на энецком языке (перевод Д. С. Болиной)» (Онищенко, 2015, с. 50). Изучение энецкого могут продолжить и студенты – он преподается в Таймырском колледже г. Дудинки (Болина, Как сейчас живут энцы).

При всей активности использования средств возрождения энецкого языка на сегодня нет исследователей, заявивших о том, что энецкий язык является живым, применяемым в повседневности. Эта языковая ситуация также сказывается и на положении самосознания современных энцев. Исследователи отмечают сильнейшие ассимиляционные процессы. Так, по словам Ю. Н. Квашнина, в северной (тундровой) группе энцев слабее процесс метисации с европеоидами (русскими), но активнее смешение с ненцами. Об этом свидетельствует и то, что в южной группе энцев доминирует русский язык, а в северной –ненецкий. При этом в северной группе у смешанного энецко-ненецкого населения постепенно закрепляется ненецкое самосознание. В южной группе этнограф В. П. Кривоногов отмечает «этническое равновесие»: естественный прирост численности более ощутим в южной группе, так как здесь больше европеоидных метисов, которые чаще, чем ненецко-энецкое население определяют себя как энцы (Кривоногов, 1997, с. 157). Ученые дают неутешительный прогноз: в связи со значительными утратами своеобразия национальной культуры энцами в перспективе возможно полное растворение этого народа (его тундровой группы) в границах соседних этносов и формальное сохранение энецкой идентичности у энцев лесной группы (Квашнин, 2010b, с. 98).

Экспедиция исследователей из Сибирского федерального университета этого года (23‑28.08.2018) в пос. Потапово, где проживает большая часть представителей энецкого народа, а также потомки ссыльных немцев и белорусов, русские, ненцы, долгане, эвенки, показала, что энецкий язык серьезно вытеснен из повседневной речи, владеют им люди старшего поколения – старше 50 лет, население среднего возраста не знает родного языка или же понимает речь, но не говорит на нем, как и большинство их детей – молодежь, подростки, дети. Именно по причине многонациональности Потапово, по мнению местных жителей, энецкая речь в поселке, несмотря на такую большую долю энецкого населения (порядка трети всего населения Потапово), звучит редко. Жители отмечают, что в условиях многонационального поселка жизненно необходим общий для коммуникации язык, каким и стал для всех русский. Тогда как в тундре, проживая бок о бок с ненецкими семьями, энцы не теряли своего языка, поскольку энецкий и ненецкий, по их словам, очень близки друг другу, и часто люди могли общаться каждый на своем и понимать друг друга или же могли знать оба языка. В любом случае жители Потапово отмечают, что в Воронцово, поселке, где также компактно проживают энцы, энецкий язык более сохранен и чаще звучит в повседневных ситуациях. Энцы Потапово в беседах часто сравнивают себя с воронцовскими, говоря, что те более изолированно живут (поселок находится в 500 км. по Енисею севернее Потапово, в 400 км. – от Дудинки, сообщение зимой особенно затруднено, поскольку благоприятная погода для движения вертолета в гористой местности – редкость) и потому язык больше сохранили. Но также и говорят о сильной ассимиляции энцев Воронцово с ненцами, поскольку там эта связь этносов, по их мнению, еще теснее. Но и в Потапово также встречаются ситуации смешанных браков. Например, заведующая библиотекой О. И. Ашляпкина по национальности ненка, но знает и энецкий язык, хотя изъясняться на нем ей труднее. Энецкий она в разговоре называет «отцовским» языком, поскольку ее бабушка по отцу была энкой, а дед рано ушел из жизни, и ее отца воспитывала одна бабушка, поэтому он сам больше говорил на энецком. Тем не менее, и ее отец называл себя ненцем, а не энцем, и она сама считает себя ненкой, поскольку и ее мама тоже была ненкой, и отец – ненцем.

В течение экспедиции многие энцы положительно отзывались о задачах исследования, потому что, по словам жителей Потапово, зафиксировать звучащую энецкую речь – это важно и в том случае, когда язык будет изучаться молодым поколением и развиваться, и если он совсем выйдет из обихода. Ведь записи речи могут и выступить «учебным пособием» по своеобразию звукового строя языка, произношению, характерной интонации, и стать единственным источником этого знания в отсутствии живой речи, оставленным для всех, кого энецкие язык и культура будут интересовать. И тот, и другой сценарии – позитивный и негативный, есть сегодня в сознании энцев, а значение фиксации оставшихся сегодня фрагментов этой этнореальности не вызывает ни у кого сомнений. Именно поэтому многие из респондентов с особой благодарностью говорят о Зое Николаевне Болиной, специалисте по энецкой культуре Таймырского Дома народного творчества, которая подготовила к изданию уже две книги на энецком – «Картинный словарь энецкого языка» и «След нарты», содержащую тексты на русском и энецком, в том числе записи фольклорных текстов, рассказанных сказителями-энцами не так давно (собранные в фонотеку ТДНТ до 40 лет назад).

В Потапово, где сегодня даже созданы особые условия для энецкого языка, повседневная речь повсеместно – русская. При этом сегодня работает такая схема воспроизводства энецкого языка в речи, как группа «языкового гнезда», в которой с детьми по-энецки весь день общается педагог Светлана Алексеевна Рослякова, и кружок энецкого языка при школе, в котором преподает Екатерина Спиридоновна Глибченко. Тем не менее, именно в течение жизни поколения этих педагогов (людей старше 50 лет) произошла замена родного языка на понятный большинству в поселке – и русским, и белорусам, и немцам, и энцам, и долганам, и ненцам, и эвенкам. Результатом чего стало вытеснение родных языков коренных народов из повседневной речи. Сегодня для применения энецкого языка не существует полей коммуникации, именно естественных – разговоров в семьях, на улицах, в процессе работы и т.д. Созданы ситуации искусственные, призванные спасти исчезающий язык малочисленного народа: кружок в школе, в который приходят насколько-то освоившие энецкий ребята из группы детского сада, работающей по принципу «языкового гнезда», культурные события поселка, организуемые клубом, школой, библиотекой (праздники, национальные фестивали, День рыбака, День оленевода и т.д.). Стоит отметить, что в «языковом гнезде» эта ситуация предельно приближена к естественной: с детьми С. А. Рослякова общается исключительно по-энецки, при этом не принуждая их не использовать русский язык, и постепенно дети переходят на энецкую речь, не только исполняя разученные песни и стихи, но и просто обращаясь к воспитателю или общаясь друг с другом во время занятий и игр. Трудности есть: педагоги обозначают как проблему то, что детям, овладевающим энецким языком, больше не с кем на нем говорить, собеседники у них есть только в саду. Родители дошкольников не знают языка, некоторые лишь немного понимают его, а начать учить его они не находят или желания, или времени, хотя воспитатель и идет им навстречу: в каждой из семей есть картинный словарь и разговорник энецкого языка, педагоги готовы проводить семейные занятия, но спроса на них нет. Тем не менее, в ходе интервью встретились и дети, с энтузиазмом заявляющие, что хотят стать учителями энецкого и любят общаться на родном языке (хотя и признаются, что в их повседневной речи все же русский звучит намного чаще). Это три внучки Е. С. Глибченко, которые в детском саду прошли опыт «языкового гнезда», а сейчас принимают активное участие в пришкольных кружках энецкого языка и традиционного декоративно-прикладного искусства («Бисеринка»). А в детском саду Потапово исследователям удалось познакомиться с четырехлетним Эмилем Кох, немцем по национальности, который, проходив год в группу «языкового гнезда», очень хорошо освоил язык и отличается, по словам воспитателя, самым хорошим произношением. Мальчик не только исполняет стихи и песни на энецком, но и объясняет, о чем они. Так энецкий язык все же постепенно входит в круг звучащих в Потапово языков. Все это стало возможным во многом благодаря педагогам, взявшимся за это непростое дело и подходящим к нему со всей душой и ответственностью.

В целом в ходе полевого исследования стало ясным то, что энецкая культура сейчас держится исключительно на активных представителях этого народа, испытывающих настоящую гордость за традиции и традиционный образ жизни своего этноса и не оставляющих попытки разжечь интерес к исконной культуре в душах молодого поколения энцев. Это те люди, кто вырос в тундре, но впоследствии получил образование, и потому знаком с опытом фиксации этнокультурных особенностей и владеет всеми средствами такой работы. При этом они не потеряли трепетного чувства к тому образу жизни, из детства, и испытывают искреннее уважение к тем, кто и сегодня живет рыбалкой, охотой, собирательством, кочует по тундре в бригаде или живет в балках на точках семейно-родовой общины. Сегодня это люди, старающиеся поддержать родной язык. Именно к этому поколению – старше 50 лет, относятся и воспитатель «языкового гнезда» в детском саду Потапово Светлана Алексеевна Рослякова, и преподаватель школьного кружка «Энецкий язык» Екатерина Спиридоновна Глибченко, и сотрудник Таймырского Дома народного творчества Зоя Николаевна Болина, активно собирающая материал по языку и культуре энцев, который публикует в авторских изданиях. Эти люди многое прошли за свою жизнь. Детство провели в тундре, и воспоминания их по сей день невероятно яркие и детальные – как о повседневности такой кочевой жизни, так и об особенных деталях энецкой культуры – шаманах, скульптурках семейных духов, приметах, одежде и способах ее декорирования. После все они учились в советской школе: практически каждый из наших собеседников вспоминает, что приехав в поселок, ни слова по-русски не знал и не понимал, и удивляется, как так вышло, что в какой-то момент легко на нем заговорил. В те же школьные годы, как отмечают люди, они не только приобретали знания, но и теряли их – вспоминают, что в школах были жесткие установки на то, чтобы родные языки детей не звучали и даже между собой ребята говорили только на русском. А чтобы у детей не было соблазна, взрослые даже стыдили их родной речью. Судя по воспоминаниям, постепенно к выпускным классам энцы переставали владеть родным языком в совершенстве, поскольку большую часть года проводили в русскоязычной среде – в школах-интернатах. Часто в интервью собеседники вспоминают, что ответить по-энецки родителям уже не могли, а иногда и с трудом понимали их речь. При этом родители настаивали на том, чтобы их дети говорили на родном языке, а сами люди этого поколения, как они с сожалением замечают, только спустя годы поняли степень утраты: что их дети не говорят на энецком и чаще всего не видят в этом необходимости. И вот, по сути, только поколение внуков снова обретает интерес и возможность общаться на родном языке, понимать его. Но для них это уже другая реальность, не повседневная, ведь их родители дома общаются на русском. И современные энецкие дети изучают его, скорее, как иностранный. В то же время эти люди-двигатели энецкой культуры и языка с горечью говорят о возможности их исчезновения, и даже в этом случае не опускают рук, а видят первостепенность своего дела. Говорят, что даже если ассимиляция победит окончательно, и энцев практически не останется, или оставшиеся не будут знать родного языка и с трудом отличать энецкую культуру от других, то у них и других народов хотя бы будет возможность приобщиться к энецкой традиции через изданные публикации. Говорят: «вот посмотрят и прочтут – такие были энцы, так звучал их язык, так они жили исконно, а так – в начале XXI века». Скромно замечают, что результаты работы еще далеки от желаемых, но в то же время трезво оценивают ситуацию и часто говорят о том, что даже если двумя-тремя людьми, говорящими на энецком, станет больше – это уже большое достижение. В школе, например, отмечают, что сегодня заметно изменение отношения к традициям коренных народов – все жители поселка, вне зависимости от национальности, с интересом знакомятся с особенностями культур каждого из этносов и дети уже отличают, например, энецкую одежду от эвенкийской, о чем и говорить нельзя было еще лет 10 назад. Люди старшего поколения – те, кому около и за 70, все чаще обращаются к своим внукам и правнукам по-энецки, а не только беседуют между собой. Так, З. Н. Болина, специалист по энецкой культуре Таймырского Дома народного творчества, выходя на улицы Потапово, всегда обращается к сельчанам по-энецки («не дает покоя и возможности забыть язык»). А С. А. Рослякова, воспитатель «языкового гнезда», пишет песни и стихи на родном языке и активно делится ими. Так сегодня продляется жизнь энецкой речи. И каждый из таких активных деятелей по сохранению и возождению энецкого языка и культуры делится одной на всех мечтой – чтобы им на смену пришли молодые и знающие язык и особенности национальной традиции энтузиасты. Их сегодня видят в детях, прошедших через «языковое гнездо» и школьный кружок энецкого.

Conclusion

По результатам исследований, проведенных в 1992‑1994 и 2002‑2004 годах, В. П. Кривоногов сформировал таблицу показателей, наглядно демонстрирующих происходящие на Таймыре этнокультурные процессы. Цифровые показатели представлены в динамике с разницей в 10 лет (приводятся данные только по энцам) (Кривоногов, 2007, с. 413‑415).

На основе анализа приведенных данных исследователь приходит к выводу, что ассимиляция у энцев уже имеет необратимый характер: «… у нганасан и энцев этническая специфика уходи быстро и безвозвратно» (Кривоногов, 2007, с. 416). В подтверждение выводов автор приводит сравнительную таблицу положительных и отрицательных для сохранения этноса показателей (Кривоногов, 2007, с. 409‑412).

Позицию В. П. Кривоногова разделяет и уральский исследователь Ю. Н. Квашнин, утверждающий, что более чем значительные утраты своеобразия этнокультуры энцев ведут к растворению тундровой их группы в границах их северных соседей (смена идентичности) и формального самоназвания энцами лесной группы (южной).

Таким образом, можно сделать вывод, что среди исследователей, изучающих актуальное состояние энецкого народа в начале XXI века, преобладает мнение о неизбежности полной ассимиляции данного этноса с другими коренными народами Севера и с представителями европеоидных народов и необратимости этого процесса.

Большая часть издаваемых в 2000‑2018 годах статей, монографий, учебных пособий, посвященных образцам энецкой культуры и энецкого языка, воспроизводят уже не существующие или исчезающие формы культуры и представляют собой в большей степени варианты музеефикации этноса.

Реальную картину состояния энецкого этноса представляют публикации результатов полевых исследований, проводимых учеными. Наиболее последовательный мониторинг данных представлен в работах В. П. Кривоногова. Несмотря на пессимистические выводы и прогнозы такие исследования необходимо продолжать. Тем более что практика по передаче такого мощного строительного материала идентичности, как энецкий язык, детям сегодня имеет длительную и позитивную историю и поддерживается в дальнейшем изучением языка в школе и колледже Дудинки, и это может способствовать каким-либо изменениям сегодняшней ситуации. Результаты экспедиции 2018 года в Потапово показывают, что в настоящее время материальная культура энцев в ее своеобразии сохраняется исключительно в связи с актуальностью традиционных хозяйственных практик, а также в связи с ростом этнического самосознания и символическим функционированием таких элементов культуры, как национальный костюм и традиционные игрушки. Тем не менее, в этих случаях она жива в достаточно близких исконным формах и сегодня передача традиции поддержана уже не семьей, а другими социальными институтами: такую роль играют кружки при школе и библиотеке, клубная работа, мастер-классы на общепоселковых праздниках. Растущее самосознание энцев, когда-то не имевших даже возможности записать в паспорт свою исконную национальность (по воспоминаниям людей старшего поколения, в паспортных столах их записывали ненцами, поскольку утверждали, что «энцы – такой национальности нет»), сегодня отражается и на росте интереса к родному языку. Неутешителен прогноз из-за дистанции поколений, среди которых этот интерес есть: особую активность проявляют сегодня энцы старше 50 лет, но их дети уже не говорят на родном языке, и хорошо, если понимают его, а младшему поколению, осваивающему язык в детсаду и школе, не с кем делиться своим знанием и закреплять владение языком – в семьях на нем уже говорят редко (только самое старшее поколение). Именно поэтому сегодня среди энцев обсуждается как позитивный сценарий будущего языка, так и негативный, и большие надежды возлагаются на академическую фиксацию языка: утверждение единой письменности, выпуск учебных пособий и изданий на энецком, появление лингвистического комплекса энецкого языка (грамматика, академические словари и т.д.).